Боевые системы с острова Окинава представляют собой особую группу, которая развивалась почти независимо от самурайских боевых систем. Более того, в начале они противопоставлялись друг другу. Лишь в период Мэйдзи, в середине XIX века, когда самурайские привилегии были отменены и деклассированные самураи были поглощены классовой системой капиталистического общества (в армии они преимущественно составляли офицерский корпус, а на гражданской службе — бюрократический аппарат), дух буси-до стал национальным мифом, нравственным образцом, сыгравшим значительную роль в общественном упрочении страны, провозгласившей в первой половине XX века главной целью своего «национального бытия» создание могучей азиатской империи.

В таких обстоятельствах дух бусидо не мог не затронуть и боевых искусств с Окинавы, так как они уже не были средством обороны островного простонародья. Было довольно трудно, конечно, включить в одну систему аристократическую катану (японская сабля) и сельские орудия, но в случае каратэ проблем не оказалось, тем более, что в Японии еще с древнейших времен применялось на практике явари, сегодня малоизвестное боевое искусство без оружия, напоминающее в некоторой степени каратэ.

В целом боевые искусства с Окинавы составляют следующие важнейшие дисциплины:

• каратэ (единоборство руками и ногами);
• нунчаку (молотило, отделяющее рисовые зерна от соломы);
• саи (металлическое орудие, похоже на вилку);
• бо (палка длиной около 180 см);
• кама (вид серпа);
• тай-фа или тонфа (ручка жернова)

На основании описания самурайских единоборств, представляющих собой популярный литературный и изобразительный мотив в японском фольклоре, можно прийти к выводу, что явари было одним из искусств, к которому воины прибегали в случае, если в поединке у них не оказалось оружия. Раньше имели место попытки привести это искусство в непосредственную связь с каратэ, но сегодняшние знатоки японских традиционных боевых искусств единогласны в мнении, что в данном случае не происходило никаких взаимодействий.

Здесь нельзя не отметить взаимосвязь дзэн-буддизма и японских боевых искусств, а также дзэна и буси-до. Дайсец Т. Сузуки (1869-1966), профессор философии университета в Кьото, приблизивший философскую мысль Востока к Западу, так выражается о буси-до: «По сути, оно есть порождение трех нравственных сил Японии — синтоизма, конфуцианства и буддизма. Каждый из них по-своему содействовал образованию рыцарского кодекса в Японии. В соответствии с различными критическими подходами, роль каждого из этих элементов может быть подчеркнута или недооценена, но нет беспристрастного исследования, которое отрицало бы факт, что дзэн имеет значительный вес в религиозных и духовных аспектах буси-до… Спокойствие и даже радость в сердце перед смертью среди японцев, которые бросаются в глаза, бесстрашие, которое чаще всего проявляют японские солдаты в борьбе с более сильным врагом, и фэр-плэй в отношении к противнику, столь сильная мысль буси-до — происходят из духа, приобретенного занятием дзэном, а не из смутного, фаталистического мировоззрения, считающегося иногда отличительной чертой жителей Востока…» («Упражняясь в ДЗЭН», Нью-Йорк, 1955).

О дзэне до сих пор писали много, можно сказать что он сегодня в моде, особенно на Западе, но содержание этого понятия не поддается полному определению, ибо, перефразируя Сузуки, дзэн можно понять только тогда, когда он изучается «изнутри», а не «снаружи». Но с «внешней» точки зрения можно в кратких чертах и упрощая, сказать следующее:

Дзэном называется система буддистской медитации, собственно, самая известная школа махайяна буддизма на Дальнем Востоке (буддизма под влиянием учений Вед). Основоположником школы в Китае считается индийский миссионер Бодхидхарма, учение которого было перенесено в Японию в конце XII века и достигло своего расцвета с XVI по XVIII век среди военного дворянства. Современную школу дзэна в Японии основал Хакуин в XVIII веке.

Дзэн представляет собой наибольшее отдаление буддизма от своего индийского понятия. Вместо того, чтобы заниматься умозрениями как таковыми, дзэн исходит из практического отношения человека к действительности, поэтому его можно назвать философией практического бытия. По мнению Чедомила Велячича, дзэн представляет собой «крайний интуиционистский иррационализм, основанный исключительно на непосредственном восприятии и опыте осознания». Неразрешимый жизненный вопрос (неразрешимый посредством формальной логики и вообще ума) после напряженного медитативного усилия и обострения внутреннего кризиса, что иногда продолжается годами, разрешается в мгновенном акте через сатори (просветление), через вне-разумное (иррациональное) переживание, освобождающее от тягостей, вызванных изначальным неразрешимым вопросом. Это крушение целой логической системы и всех сопровождающих ее проблем, это ключевое переживание «освобождения» невозможно было выразить условными повествовательными средствами, а лишь поэтическими и живописными очерками, экспрессионистским и отвлеченным образом.

О роли дзэна в жизни самураев Д. Т. Сузуки говорит: «В Японии дзэн с самого начала был тесно связан с жизнью самураев. Хотя он никогда открыто не поощрял их продолжать заниматься своей грубой профессией, но косвенно оказывал им поддержку, когда по какой бы то ни было причине они начинали заниматься ей. Дзэн оказывал им поддержку двумя способами — нравственно и философски. Нравственно, потому что дзэн — это религия, учащая, что нельзя оглядываться назад после уже принятого решения, а философски, потому что к жизни и смерти относится безразлично…»

В известной книге «Дзэн буддизм и психоанализ», в отделе о фехтовании, говоря о периоде Камакура, Сузуки пишет следующее: «Многочисленные учителя дзэна руководили духовной жизнью этого времени, и вопреки тому, что они пренебрегали знанием, знание уцелело в их руках.

Одновременно вокруг них толпились воины, жаждущие их поучения и обучения. Метод их обучения был простым и прямым; не требовалось глубокого знания трудно достижимой философии буддизма. Воины, естественно, были не слишком образованны, им хотелось только не бояться смерти, с которой им всегда приходилось соприкасаться. Для них это был крайне практичный вопрос, которым дзэн всегда был готов заняться, вероятно потому, что учителя обращались с жизненными фактами, а не с понятиями. Воину, который бы пришел узнать что-нибудь о проблеме рождения и смерти, они бы, по всей вероятности, сказали: «Здесь нет рождения и смерти, немедленно убирайся из моей комнаты!» Сказав это, они бы выгнали его палкой, которую обычно носили. Или, если бы какой-нибудь воин пришел к учителю и сказал: «Теперь мне пришлось пройти через опаснейшее испытание своей жизни, что же мне делать?», учитель бы заорал: «Иди прямо вперед и не оборачивайся!» Так в феодальной Японии учителя обучали воинов».

Дзэн приучал буси полагаться на самого себя, приучал, что разрешение любой проблемы коренится в самом человеке и что возможно добиться такого состояния духа, что никакие внешние влияния или сознание собственного «я» не могут сбить воина с пути к цели. Такой подход, естественно, стал плодотворной основой для синтоистского учения о необходимости беспрекословного повиновения царю, который имеет божественное происхождение, и конфуцианского учения о долгах и почитании предков — все это уже составляло стержень кодекса буси-до. Дзэн и буси-до были не только нравственным двигателем, но они также сильно повлияли и на технику единоборства. Поединки проходили согласно принципам дзэна, усваивавшимся в течение обучения.

Дзэн, однако, не затронул крестьянство и другие низшие сословия, да и на боевые искусства Окинавы он ничуть не повлиял. Даже кэнпо, завезенное из Китая, постепенно теряло признаки классического буддизма. Лишь после того, как его перенесли в Японию, инструкторы попытались подвергнуть каратэ учению дзэна, что оказывалось успешным до тех пор, пока они сами ему были преданы.

Каратэ пришло на Запад в виде, лишенном дзэновских примесей. Остальные искусства, единоборства с помощью нунчаку и других примитивных орудий, не подверглись даже запоздалому влиянию дзэна. Об отношении между видами единоборств «дзюцу» и «до» и влиянии буси-до и дзэна на японские боевые искусства можно сделать следующие выводы:

1. Некоторые боевые искусства (бугэй) развивались в Японии под сильным влиянием буси-до и дзэна. Они, в основном, или перенесены с азиатского материка, или являются последствием применения оружия с древнейшего периода японской истории.
2. После крушения феодального строя, внедрения огнестрельного оружия, европейского военного устройства и евро-американских видов спорта многие виды бугэй или дзюцу претерпели эволюцию в направлении культивированных видов «до», отдающих предпочтение более принципу, нежели результату.
3. Искусства, одновременно развивавшиеся на архипелаге Рюккю, сначала были под влиянием китайского, а потом, до некоторой степени, и японского (самурайского) понимания единоборства, а позднее пошли собственным путем. В то же время тут возникли новые, особые искусства единоборства с помощью разнообразных орудий, преимущественно сельскохозяйственных, а также каратэ — искусство борьбы пустыми руками и ногами, вышедшее из китайского единоборства кэнпо.
4. В начале XX века все боевые искусства, возникшие на Окинаве, в особенности каратэ, подверглись влиянию буси-до в такой степени и таким образом, как его «модернизовали» толкователи в условиях совсем иного времени и иной системы ценностей.